Колдун. Из России с любовью. - Страница 108

108

Несколько раз появлялся следователь, Александр Сергеевич Шувалов. Везет мне на Пушкиных — Верес также именовался. Несмотря на запреты врачей, он пытался со мной общаться. Я поначалу не мог, а после молчал специально. Успеем побеседовать, потерпит. В камере и начнем. Ставлю сто против одного, как любят говорить американцы, что он сам ко мне заявится, а не вызовет в кабинет. Я здесь "вери импотент персон", в моем присутствии только шепотом изъясняются, боятся, что подслушаю. Зря. Я сейчас слабее младенца, но никому этого знать не обязательно.

Из комфортабельной палаты в стиле "люкс", за которую состоятельные больные бешенные бабки платят, меня перевели в мрачные подвалы Лубянки.

— Встать! — раздался голос из прорезанного в двери зарешеченного окошка и почти сразу лязгнул засов.

Я сел на застеленные чистым бельем нары. В целом, камера была уютной. Параша, умывальник, стол, табуретка и откидные нары. В подобной Ленин трудился, из хлебной чернильницы на бумагу молоко наносил, революцию организовывал. Я же ничего написать пока не успел. Но пари выиграл: вошел следователь собственной персоной.

— Не вставайте! — с ходу заявил Шувалов, улыбаясь очень к себе располагающе. Я подниматься и не думал, поэтому на его приказ-просьбу внимания не обратил.

Одним слитным движением, с каким-то полу-уголовным шиком Александр Сергеевич сел на табурет как раз напротив меня.

— Вас как называть: Игорем, Егором? — погнал он с места в карьер.

— Егором. Родители знают? — я тоже решил обойтись без политесов.

— Нет. Стоит сообщить?

— Не стоит.

— Я сам пришел поговорить, без протокола.

— Ценю. За что я здесь, не напомните?

— Убийство двух и более лиц. Спланированное, хладнокровное, с особой жестокостью.

— Вот оно как! Сознаюсь во всем, не раскаиваюсь, могу подтвердить все на следственном эксперименте, рассказать о своих действиях с точностью до поворота головы. Довольны? — "горбатого лепить" мне было ни к чему.

— Сотрудничество со следствием всегда приветствуется и принимается во внимание судом… — заучено произнес он и замолчал. Побарабанил пальцами по столешнице, отбивая ритм "мос-ков-ский-спар-так" и глядя на меня с задумчивым прищуром, и выдал:

— Вы совершенно не боитесь? — спросил с подкупающей искренностью.

— А вы? Рядом со мной… — переспросил я как мог более зловещим тоном, придвинувшись к следователю чуть ближе.

Хотел резко, но получилось беспомощно, как-то по-клоунски. Не в той я форме, ой не в той. Тем не менее, короткая волна страха по его ауре промелькнула, но виду он не подал.

— Нет, не боюсь. Мы изучили вас вдоль и поперек, и я уяснил, что вы муху без причины не обидите. А сейчас и вовсе… не в форме.

Внешне я снова выглядел молодым, но телесная слабость неимоверно бесила. Меня не побрили и не подстригли, мне наоборот, резинку подарили, чтобы было чем волосы в хвост перетянуть. Футболки, рубашки, белье, джинсы — всю одежду, кроме уличной, вернули. Правда, ремень зажилили и теплые кроссовки выдали без шнурков.

— А вас скорей всего посадят надолго, если не пожизненно. Не опасаетесь?

— Нисколечко! Не посадите вы меня. По крайней мере в обычную зону. Я вам нужен.

— О как! До такой степени, что мы готовы закрыть глаза на массовое убийство?

— Даже если бы там были невинные младенцы, закрыли бы. Возможно, относились бы по-другому, содержали не так, но в целом, закрыли бы.

— Вот вы какого мнения о нашей службе! — искренне возмутился он. — Да я бы не посмотрел тогда на все ваши умения!

— Другие бы нашлись, — сказал я, безразлично пожимая плечами. — И я их понимаю. Представляете, что сулит государству изучение меня? Будь я хоть дьяволом во плоти. — При этих словах Александр Сергеевич еле заметно вздрогнул. Я криво усмехнулся. — Но я не такой, успокойтесь. Существование той личности вообще подлежит сомнению. — Здесь я слукавил. Например, Вартараара, темного божка, вполне можно поименовать этим словам. — В общем, располагайте мной. Отдаюсь, так сказать, в руки Родины. Надеюсь, они чистые.

Шувалов расслабился, немного ссутулившись, и скрестил руки, невольно глянув на ладони. Словно именно его верхние конечности олицетворяли тот светлый образ, который был сформулирован еще первым чекистом — Феликсом Эдмундовичем.

— А вы наглец! Кто вы такой? Только честно. — Спросил заинтересованно, незаметно изучая меня с ног до головы, будто заново открывая.

— Оператор пси-поля, — ответил неожиданно для самого себя.

— О-го-го! Не маг, не колдун, не шаман, а просто "оператор"?

— Представьте себе. Но те названия мне тоже подходят, не вижу разницы. Кроме шамана, конечно.

— А чем вам шаман не угодил? — поинтересовался с хитринкой.

— А тем, что вы уже знаете его работу. Кстати, спасибо вам за Розу с Зиной, они реально меня спасли. Так вот, шаманы камлают, призывают духов, занимаются предсказаниями и так далее. А мы, волшебники, колдуем потихоньку, без камланий.

— Вы их сами поблагодарите, позже. А еще хочу вам напомнить, что вы, волшебники и людей иногда в сердце закалываете. Не по злому умыслу, разумеется, а чтобы сил набраться.

Уел он меня этим заявлением. Не объяснять же ему сейчас все различия между мною и "серыми"? Разговор долгий.

— Знаете что, Александр Сергеевич, я вам потом все объясню. Я таких колдунов больше вашего ненавижу, мне есть за что. А сейчас я устал и хочу есть. Аппетит у меня, знаете ли, повышен, сил набираюсь. Мне тем более сказали, что у меня особое довольствие — по просьбе.

108